Бессмертие
— И как будет называться твой роман?
— «Невыносимая легкость бытия».
— Но это название, по-моему, у кого-то уже было.
— У меня! Но тогда я ошибся. Такое название должно было быть у романа, который я пишу сейчас.
Великий Гете беседует с Хемингуэем; Беттина фон Арним настаивает на своем неземном чувстве к великому немцу; прожившая двадцать лет в счастливом браке Аньес взыскует одиночества, а жест пожилой дамы в купальнике превращает ее в обворожительную девушку и становится связующей нитью, из которой сплетается ткань “Бессмертия”.
“Что я ощущаю, читая Кундеру? Прежде всего признательность! За то, что он восстанавливает традиции и ценности центральноевропейского романа…” (Бернар-Анри Леви)
“О закате Европейской культуры поговаривают уже столетие. Кундера же как будто спешит явить миру яркий образчик этого заката своим романом. Смешанное чувство от прочтения: любопытства и отвращения со следами сопереживания” (Читатель)
— «Невыносимая легкость бытия».
— Но это название, по-моему, у кого-то уже было.
— У меня! Но тогда я ошибся. Такое название должно было быть у романа, который я пишу сейчас.
Великий Гете беседует с Хемингуэем; Беттина фон Арним настаивает на своем неземном чувстве к великому немцу; прожившая двадцать лет в счастливом браке Аньес взыскует одиночества, а жест пожилой дамы в купальнике превращает ее в обворожительную девушку и становится связующей нитью, из которой сплетается ткань “Бессмертия”.
“Что я ощущаю, читая Кундеру? Прежде всего признательность! За то, что он восстанавливает традиции и ценности центральноевропейского романа…” (Бернар-Анри Леви)
“О закате Европейской культуры поговаривают уже столетие. Кундера же как будто спешит явить миру яркий образчик этого заката своим романом. Смешанное чувство от прочтения: любопытства и отвращения со следами сопереживания” (Читатель)